– Ферида Мустафовна, помните ли вы, как познакомились с Людмилой Васильевной?

– Очень хорошо помню. Она была удивительная уже тогда – веселая, задорная, как все девчонки в этом возрасте, но чем-то она от всех нас отличалась. Я тогда еще не понимала, чем. Мы очень сдружились. Нас было три подруги на всю жизнь – Людмила Васильевна, Валентина Адамовна Дольникова и я. Жизнь у нас всех складывалась очень по-разному. Я всегда была преданным партийцем. С 1943 года я активный член КПСС. И до сих пор плачу взносы, хожу на собрания и верю в коммунистические идеалы. Люда сначала тоже была партийной активисткой, но потом от этого постепенно отошла. А Валя никогда не была членом партии. Так вот, такие разные, казалось бы, люди, мы умудрялись быть настоящими друзьями. Пусть мы порой думали по-разному, часто спорили и не соглашались друг с другом, но у нас было главное – единство духа и великое уважение друг к другу.

– А чем же Людмила Васильевна отличалась от всех вас?

– Я поняла чем только спустя годы. Она очень рано, уже в молодости, преодолела пределы чело­веческого разума и перешла на другой, космиче­ский уровень. Это стало заметно по ее книгам, ко­торые, в моем понимании, учат нас всех, как надо жить. Знаю, ее часто критиковали за то, что она не занимается своей основной специальностью. Для этих критиков была недосягаема та высота, на которую она поднялась. При этом Людмила Васи­льевна всегда оставалась человеком подлинно рус­ской, пушкинской культуры.

– А вы?

 – Я выросла в интернациональной среде. Ро­дилась в Абхазии и по национальности абхазка, но с детства была окружена представите­лями 15 этносов. Я впитывала русскую, абхазскую, грузинскую, турецкую, курд­скую культуры, и все они были для меня чем-то единым и неразрывным. Главное, чему я научилась: человек любой культу­ры – это храм, в который надо заходить бережно, стараясь ничего не нарушить и не разрушить. Поэтому мне не было трудно ни с Людмилой Васильевной, ни с Валентиной Адамовной, которая олице­творяла еврейскую культуру.

– Ферида Мустафовна, куда вы рас­пределились после исторического факуль­тета?

– Я очень хотела уехать домой, в Абха­зию, но получилось так, что меня распре­делили на мой родной факультет. И вот с 1953 года по сей день я преподаю в МГУ.

– До сих пор?

– Недавно закончила очередной курс лекций для студентов по странам Ближ­него и Дальнего Востока. Вот передохну – и продолжу. Мой факультет, мой уни­верситет, мои студенты – это моя жизнь. Улица Герцена, которая уже не Герцена, там когда-то располагался наш факуль­тет; храм Святой Татьяны, где мы соби­рались с братьями, когда началась война, чтобы дать слово писать маме из любого города, – это все мои любимые, дорогие сердцу места.

– Правда ли, что Людмила Васильевна уже в мо­лодости была очень принципиальным человеком?

– О да! Помню, в 1957 году на нашем факуль­тете появилась группа антисоветски настроенных преподавателей, из-за провокационных действий которых пострадали более 200 человек. Людмила Васильевна, которая была парторгом, тогда повела себя очень решительно, отстаивала невиновных. И потом она не раз вела себя так же. У нас на фа­культете был стажер, и над ним нависла угроза ис­ключения из партии. Людмила Васильевна, уве­ренная в его невиновности, заступилась за парня. В итоге выговор объявили и ему, и ей – за то, что заступилась. Через год она имела право написать заявление о снятии с нее партийного взыскания, но она это делать категорически отказалась.

– Почему?

– Она сказала так: «Для меня взыскание, объяв­ленное за то, что я заступилась за несправедливо обиженного человека, – это награда». В этом была вся Людмила Васильевна.

– А выговор так и остался?

– Нет, через год его автоматически сняли. Но, как мне кажется, ее тогда не очень все это волно­вало. Она уже ушла в космические пределы, а мы остались на Земле.

– Однако она продолжала свою борьбу и на Земле.

– Это правда. Мы работали вместе в Институте Стран Азии и Африки МГУ, когда у нас сменил­ся директор. Новый руководитель взял не очень правильный курс на раскол коллектива. Начались интриги, подсиживания. Пострадала и я. Меня сняли с должности парторга и исключили из уче­ного совета. Всего четыре человека открыто вы­ступили против этих решений нового директо­ра. Хорошо помню всех поименно. Румянцев, Иванов и Шапошникова выступили на партакти­ве с резкой критикой действий нового директо­ра, а Дольникова, хоть и не была членом партии, просто подошла ко мне и сказала: «Ацамба, я с то­бой». С тех пор прошло уже больше чем полвека, а я до сих пор ощущаю эту мощную поддержку, которая и помогла мне тогда выстоять. И помога­ла всегда, все эти годы. Люди – главная наша цен­ность, и нет ничего дороже в жизни, чем челове­ческие отношения.

– Вам удалось восстановиться в должности парторга?

– Нет, мое место тогда занял человек, который, пока не пришел новый директор, очень старался мне угодить, всегда был рядом и казался благона­дежным товарищем. Но, стоило смениться руко­водству, он резко отошел в сторону и вскоре был назначен на эту должность вместо меня. Не буду называть его фамилию: его нет уже в живых, а родственникам может быть неприятно. Так вот, идем мы как-то с Людмилой Васильевной, а он навстречу. Остановился и говорит: «Может быть, вы думаете, что я разлюбил Фериду Мустафовну? Нет, я так же ее ценю и люблю! Хотите, я ее поцелую?» А Людмила ему отвечает: «В истории уже был один такой целовальщик. Второго нам не надо». И пошла. Это вообще было свойственно Людмиле Васильевне – мгновенная и очень правильная реакция. Думаю, это тоже признак ее осо­бого, высокого мышления.

– Ферида Мустафовна, вы ведь не раз бывали в музее, созданном Людмилой Васильевной. Что он для вас значит?

– Музей имени Н.К. Рериха – великое место. Это нельзя не ощущать, когда там бываешь. Ве­ликие люди живут рядом с нами, но мы не всегда видим это сразу. Такими, конечно, были Рери­хи, и Людмила Васильевна это понимала. Великим человеком была и она сама. Я счастлива, что име­ла возможность близко общаться с Людмилой Ва­сильевной, она озаряла меня своим земным при­сутствием. Она была одной из тех, кому удалось совершить космический прыжок, не покидая зем­ных пределов. Далеко не каждый ученый на такое способен.

– Помните ли вы свою последнюю встречу с Люд­милой Васильевной?

– Мы часто разговаривали по телефону. Хо­дить в последнее время стало нам обеим непро­сто, тем более куда-то ездить. А вот полноценная встреча, когда мы собрались, три закадычные по­други – Шапошникова, Дольникова и Ацамба, – состоялась на ее 85-летний юбилей. И вы знаете, что меня поразило? Я встретила там человека, ко­торый тогда, в 1957-м, возглавлял антисоветскую группировку на истфаке. Людмила Васильевна пригласила его на свой юбилей.

– Может быть, она об этом забыла?

– Нет, ничего она не забыла. Тут другое. Она его простила, понимаете?  Великодушие, умение прощать – великое качество, и оно было ей присуще. Отсутствие зацикленности на своих оби­дах, амбициях, умение посмотреть на ситуацию не свысока, а сверху – все это свойственно толь­ко очень крупным личностям, какой была Людми­ла Васильевна. Я буду рассказывать о ней своим студентам, пока жива. О ней самой, о той важ­нейшей культурной миссии, которую она несла. О том деле, которое она делала, несмотря ни на что. Уверена, что это дело будет продолжено, ина­че и быть не может.

Беседу вела Наталия Лескова

 Источник:

Журнал «Культура и время». Международный Центр Рерихов. №1/2, 2016, c. 66–71.

1. Л.В.Шапошникова на конференции в музее имени Н.К.Рериха
2. Людмила Шапошникова и Ферида Ацамба (первая слева) с однокурсницами
3. В библиотеке университета
4. Людмила Шапошникова и Ферида Ацамба на кафедре Востока исторического факультета МГУ. 1950-е гг.
5. Музей имени Н.К.Рериха, г.Москва
6. Людмила Васильевна Шапошникова на юбилейном вечере с подругами студенческих лет: Валентиной Адамовной Дольниковой (слева) и Феридой Мустафовной Ацамбой (справа)